![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Шкуратов "Историческая психология"
Выжимки из рефератов, если не изменяет память, по психологии и культурологии.
«Первобытность, подобно любой исторической эпохе, помещает человека в отношения с природой и обществом при помощи культурных норм. Особенность доистории в том, что главный материал, который поставляет инструменты для воздействия на природу - это само тело, часть природы. Природу и культуру, сошедшиеся так близко, трудно представить...Опорой человеческого порядка служит тело, смыкающее природу и общество через свои фундаментальные потребности...Освоению природы, социальному обустройству и самопознанию сопутствуют манипуляции с корпоратурой (телом). Человек распределяет по частям, органам и функциям, рассекает (в представлениях и буквально) свою непосредственную биологическую данность, а затем воссоединяет ее уже в окультуренном единстве...
<> Тело имеет культурно-психологическое качество, это не просто мясо и кости, а носитель опыта, который может разделяться в пространстве и передаваться другим людям, не теряя при этом физической наглядности и вполне ощутимой питательности (каннибальский способ приобщения к мудрости или храбрости другого человека.
Отыскиваются и другие подобия психофизиологического существования. Человек дублирует свои текущие состояния, ищет двойников. Рождение близнецов вызывает любопытство и замешательство. Первое устойчивое раздвоение, которое человек наблюдает со стороны, дарит ему смерть. Труп - неподвижное подобие живого тела. Труп можно передвигать, как вещь, изучать, разбирать. Древнейшее значение греческого слова «сома» (тело) - труп...
Архаичнейшие из знаков - это трупы и части трупов. Зрелище прекратившейся жизни вызывает проблеск сознания и первое культурное суждение, правда пока в форме действия: первый известный нам ритуал, в центре которого находится человек - похороны. Бдение над телесной оболочкой, с которой нельзя обходиться, как со здравствующим, влечет вопросы: куда он ушел и что от него осталось? Проекция этих вопросов - иной мир и другая жизнь, которую ведут люди в измененном качестве...» (В.Шкуратов, сс. 203, 204, 206).
Первоначально суть человека усматривается в его теле. Сравнение живого с трупом дает пищу для размышлений о душе. Эти представления мало схожи с нашим пониманием религиозной и этической сущности человека. Для первобытного человека душа физически наглядна...Душа понимается как другое тело, его слабый ущербный, но внешне подобный двойник. Эта запасная телесность оказывается кстати, когда с основной что-то случается. Сон, обморок или смерть - моменты, когда двойник облачком пара или дыма вылетает из своего жилища и устремляется в место, отведенное ему подобным. Душа - сколок с тела, и ее функция - представлять последнего по принципу hic et illi («здесь и там»). Усиленная разработка этого принципа вызывает к жизни множество артефактов-двойников...
«Пройдет много времени, пока душа из телесного двойника станет тем, что мы понимает под ней сейчас. Освобождаясь от уподобления физическому облику и частям организма (первобытные люди наделяли душами и отдельные органы), она становилась жизненной силой, олицетворением того, что движет телесную оболочку человека...
Индивидуальность живет распределением и собиранием своих составных частей в разных пространственно-временных плоскостях, и найти ее в той эпохе, где всякий опыт выражался непосредственно и наглядно, для нас трудно...Первобытная личность целостна, но только выражается ее целостность не в едином понятии, а в едином теле. Размышление имеет меньшее значение для собирания самости, чем действие в непосредственной, двигательно-активной форме» (В.Шкуратов, с.207).
Древняя охотничья магия пещерных людей (В.Шкуратов).
Магия, в том определения термина, который ей дает историческая психология - «это социально-ритуальная, частично познавательная практика, которая включалась в обслуживание разнообразных задач, расширяла манипуляторные приемы и символические аксессуары человека» (В.Шкуратов, с. 93). Охотничья магия - ритуальная снова мифологической культуры древнего человека, многие приемы которой перешли затем в крестьянскую и другие культуры, прослеживаясь вплоть до современности. Магию, по мнению В.Шкуратова, можно рассматривать как порождение охотничьего отношения к миру. «Психология магии не претендует на разъяснение содержания и социальной функции магии, т.е. не подменяет религиоведения. Модель телесного движения, порождающего из себя образы и знаки, очерчивает ядро древнейшего психокультурного комплекса, который до сих пор дает основу для массы практик и верований. В их основе - убеждение в способности с помощью всевозможных манипуляций воздействовать на людей и природу... Охотничья магия репетирует появление добычи и овладение ею. Но сводить действо к тренировке невозможно. Магический образ создает «вторую реальность», которая воспринимается как подлинная, первая реальность. События инсценируются, но представляются не как инсценировка, но как подлинные события... Вычленение содержания первичного магического действа приводит к определению древнейшего охотничьего культа - тотемизма. Тотемизм - вера в животных прародителей (в меньшей степени - в растения и силы природы)... Идентификация со зверем у современной личности является патологией, атавизмом, в каменном веке - это норма...
«Ритм общей работы, таинственный успех коллективного труда в области, где индивид бессилен, гипноз толпы - все это, как и многое другое, укрепило веру и непобедимую мощь колдовских заклинаний, церемоний. Как и в развитии языка, главную роль в эволюции магии играло коллективное творчество» (А.Д.Столяр, О генезисе изобразительной деятельности и ее роли в становлении сознания (к постановке проблемы), М, 1972, с.45).
«Речь в своем зачаточном состоянии... еще не стала достаточным для этого средством. Поэтому эмоции выражались на основе более простых, преимущественно доречевых приемов. Таковыми были непроизвольно возникающие элементарные символические действия - примитивное, глубоко чувственное представление, в котором каждый как бы повторно исполнят свою роль в завершившейся борьбе.
Так у туши убитого зверя, обозначившей смысловую цель, зарождалась охотничья пантомима, давшая начало тем основным видом изобразительного и выразительного творчества, которые и в дальнейшем существовали преимущественно слитно, обретая самостоятельность и постепенно дифференцируясь лишь в ходе долгого развития. Любая подобная пантомима - а они были столь же многочисленны, как и повседневные акты охоты, - по-видимому, дублировалась. Второй раз представление повторялось и информационных целях, когда охотники с добычей возвращались на стойбище, и здесь надо было наглядно, с помощью атрибутов зверя «рассказать» о случившемся.
Эти непосредственные последствия конкретно-чувственного вида труда, повторяясь из поколения в поколение и становясь традиционными, положили начало особой линии развития. Они позволили качественно обогащающемуся первобытному сознанию решить следующую вставшую перед ним задачу, а именно записать наипростейшим способом складывавшиеся темы-доминанты, общественно закрепить и увековечить их» (А.Д.Столяр, там же)...
Доисторическая магия окутывает традицию длинной в десятки тысяч лет... Магия, по-видимому, единственная психокультурная система, основанная на высвобождении телесной спонтанности из-под контроля социальной нормы и сознания. Магические заклинания повелительны и непонятны, они вводят участников, в том числе самого заклинателя, в транс. Звуки как бы само произносятся гортанью, движения как бы сами производятся телом. Магический ритуал как бы копирует настоящее действие, но с точки зрения рассудка это бессмысленное действие. Цель присутствует, но тут же, будто в забытьи, перекидывается в фазу исполнения. Движение осуществляется без привычного нам участия сознания, тело, как в гипнозе (а часто именно в нем), делает то, что ему задано, но попадая в «иллюзорную реальность», которую само оснащает эмоциями и образами» (В.Шкуратов, сс. 95-96).
В начале позднего каменного века появляются символы коллективного бессознательного, так называемые архетипы (наскальные рисунки) - аксессуары ритуала. Уже упоминавшихся нами психолог-аналитик Юнг определяет их как «диспозиции и энергетические центры, образующие коллективного бессознательного, весьма близкие мифу» (В.Шкуратов, с.230). «У всех известных этнографии первобытных народов ритуал так или иначе слит с мифом. Миф можно рассматривать как объяснение, сценарий ритуального действия. При возникновении символической деятельности в нижнем палеолите навыки дискурсивного (рассуждающего) мышления и сюжетосложения были, видимо, слабыми. Это и дает основание утверждать, что пещерные изображения и символы были «заготовками», из которых потом сложилась связанная, сюжетно и логически упорядоченная картина мира...» (В.Шкуратов, с.99).
Таким образом, мы вплотную подошли к понятию «миф» - идеологической основе крестьянской цивилизации, как бы выросшему из магии и являющемуся его неразрывной частью, это своего рода мышление, язык, уникальное явление первобытной культуры, дописьменная ментальность, которая воплощена в богатых знаковых системах устной коммуникации. Миф прочно связан с современностью: «Исчезнуть из человеческого обихода миф не может, так как всегда сохраняется его основа: кровнородственные отношения между людьми, быт, образное отражение мира, метафорический язык, иначе говоря, самовосприятие человека как биологического существа в обществе символическими средствами культуры» (В.Шкуратов, с.102).
Миф как дописьменная ментальность.
Люди, живущие в окружении питающей природы, определяют себя и свой мир посредством символизирования процессов роста и размножения. Мировоззрение зрелой первобытности представлено мифом. Слово «миф» означает повествование, слово, речение. Отдельные рассказы организованы в систему жизненных представлений народа или эпохи - в мифологию. В европейской науке существует много теорий мифа. Историческая психология трактует это явление как сложное, развивающееся и неоднородное, она «пробует постичь первобытный миф как дописьменную ментальность, которая воплощена в богатых знаковых системах устной коммуникации» (В. Шкуратов, с.102). «В трактовке мифа необходимо избегать крайностей: полной биологизации или полной социологизации (или текстуализации). Разумеется дописьменный миф невозможно представить вне проявлений тела: моторных, органических, эвокативных. Здесь под слоем звуковой моторики (а миф есть вовлечение тела в действие произнесения) угадывается еще более древний пласт совсем уже нечленораздельной или молчаливой моторики. Воспоминание этой своей старины миф хранит, и к такой изначальности относится магия...
Мифическая выразительная система представляет свой мир опосредованно - словами, но только словами не может. Образ, который в магии еще предметен, и слово, которое в магии еще в значительной степени сигнально, уже углубились, интериоризовались, осмыслились. С одной стороны, они вовлеклись в самостоятельную вербальную сеть густейшей ассоциативности, с другой - интериоризовались в сознание и стали организаторами психической жизни. Словесно-пластические образы проникли в бессознательное и переплели нить рассказа ответами тела, делая сюжет для слушателей своим до органических судорог... Значение слова здесь совершенно буквально подкрепляется образом. Образность слова присутствует еще прямо, без всяких затей: двусторонняя сущность словесного образа еще не скрыта за поверхностью письменного текста, значение проявляется как ряд метафор.
Если положить слова исполнения на бумагу, то возникнет литературная мифология; если попробовать оставить слово в «чистом», невоплощенном виде, то получится ассоциативный эксперимент потока сознания (как у шизофреника). Настоящий первобытный миф сливает то и другое в подобие связного текста дописьменной непосредственной коммуникации» (В.Шкуратов, с.104)
В тексте мифа последовательность повествования опирается на образ, хотя и тормозится им. Слушатель мифа не только следует за сюжетом, он еще и создает для себя картины происходящего. В описании французского этнолога Леви-Строса, который занимался изучением первобытной мифологии, строение мифа приближается к музыкальному произведению, который можно слушать по горизонтали - в реальном времени рассказа, и по вертикали - как повторение изолированных тем. Образы мифа не только музыкальны, но и визуальны. Р.Барт, этнолог, занимающийся современной обыденной мифологией, называет миф «кражей языка». Этим он хотел сказать, что дологическое познание заменяет объяснение изображением, и это мы в полной мере можем отнести и к первобытному мифу.
Миф рассказывается, танцуется, поется; его участники связаны высокой степенью телесного взаимопонимания, им не нужно много слов для описания своих совместных видений. Это - частный опыт в том смысле, что он не закрепляется в словах и на бумаге, но закрепление и необязательно там, где люди постоянно практикуют совместные действия.
К. Леви-Строс обнаруживает рисунок объективной мысли в структуре мифа, но миф - это мысль, которая мыслит человеком, не человек, который мыслит мифами (теория онтомышления): «мир за тысячи, миллионы, миллиарды лет не делал ничего другого, кроме того, что соответствовал обширной мифологической системе» (К.Леви-Строс, 1978\В.Шкуратов, с. 254).
Мифологическое мышление часто олицетворяет интеллектуальный склад доистории. Это происходит потому, что миф - центр ее духовной организации и по каналам исторической памяти из дописьменного прошлого нам передались именно мифы. Иной духовный опыт оттуда или мифологизировался, или не дошел вовсе.
Миф Леви-Строс причисляет к мыслительным формам. Посредством истории людей, а также всего, что их окружает, миф излагает туземные концепции мироздания и заодно демонстрирует способность мысли к обобщениям без помощи понятий, одними комбинациями образов. Так же строятся и дописьменные, весьма сложные классификации, которые Леви-Строс описал в книгах о тотемизме и первобытном мышлении. Мифологический ум - не индивидуальный, а коллективный, он основан на информационном коде, общем для природы, общества и психики
«Первобытность, подобно любой исторической эпохе, помещает человека в отношения с природой и обществом при помощи культурных норм. Особенность доистории в том, что главный материал, который поставляет инструменты для воздействия на природу - это само тело, часть природы. Природу и культуру, сошедшиеся так близко, трудно представить...Опорой человеческого порядка служит тело, смыкающее природу и общество через свои фундаментальные потребности...Освоению природы, социальному обустройству и самопознанию сопутствуют манипуляции с корпоратурой (телом). Человек распределяет по частям, органам и функциям, рассекает (в представлениях и буквально) свою непосредственную биологическую данность, а затем воссоединяет ее уже в окультуренном единстве...
<> Тело имеет культурно-психологическое качество, это не просто мясо и кости, а носитель опыта, который может разделяться в пространстве и передаваться другим людям, не теряя при этом физической наглядности и вполне ощутимой питательности (каннибальский способ приобщения к мудрости или храбрости другого человека.
Отыскиваются и другие подобия психофизиологического существования. Человек дублирует свои текущие состояния, ищет двойников. Рождение близнецов вызывает любопытство и замешательство. Первое устойчивое раздвоение, которое человек наблюдает со стороны, дарит ему смерть. Труп - неподвижное подобие живого тела. Труп можно передвигать, как вещь, изучать, разбирать. Древнейшее значение греческого слова «сома» (тело) - труп...
Архаичнейшие из знаков - это трупы и части трупов. Зрелище прекратившейся жизни вызывает проблеск сознания и первое культурное суждение, правда пока в форме действия: первый известный нам ритуал, в центре которого находится человек - похороны. Бдение над телесной оболочкой, с которой нельзя обходиться, как со здравствующим, влечет вопросы: куда он ушел и что от него осталось? Проекция этих вопросов - иной мир и другая жизнь, которую ведут люди в измененном качестве...» (В.Шкуратов, сс. 203, 204, 206).
Первоначально суть человека усматривается в его теле. Сравнение живого с трупом дает пищу для размышлений о душе. Эти представления мало схожи с нашим пониманием религиозной и этической сущности человека. Для первобытного человека душа физически наглядна...Душа понимается как другое тело, его слабый ущербный, но внешне подобный двойник. Эта запасная телесность оказывается кстати, когда с основной что-то случается. Сон, обморок или смерть - моменты, когда двойник облачком пара или дыма вылетает из своего жилища и устремляется в место, отведенное ему подобным. Душа - сколок с тела, и ее функция - представлять последнего по принципу hic et illi («здесь и там»). Усиленная разработка этого принципа вызывает к жизни множество артефактов-двойников...
«Пройдет много времени, пока душа из телесного двойника станет тем, что мы понимает под ней сейчас. Освобождаясь от уподобления физическому облику и частям организма (первобытные люди наделяли душами и отдельные органы), она становилась жизненной силой, олицетворением того, что движет телесную оболочку человека...
Индивидуальность живет распределением и собиранием своих составных частей в разных пространственно-временных плоскостях, и найти ее в той эпохе, где всякий опыт выражался непосредственно и наглядно, для нас трудно...Первобытная личность целостна, но только выражается ее целостность не в едином понятии, а в едином теле. Размышление имеет меньшее значение для собирания самости, чем действие в непосредственной, двигательно-активной форме» (В.Шкуратов, с.207).
Древняя охотничья магия пещерных людей (В.Шкуратов).
Магия, в том определения термина, который ей дает историческая психология - «это социально-ритуальная, частично познавательная практика, которая включалась в обслуживание разнообразных задач, расширяла манипуляторные приемы и символические аксессуары человека» (В.Шкуратов, с. 93). Охотничья магия - ритуальная снова мифологической культуры древнего человека, многие приемы которой перешли затем в крестьянскую и другие культуры, прослеживаясь вплоть до современности. Магию, по мнению В.Шкуратова, можно рассматривать как порождение охотничьего отношения к миру. «Психология магии не претендует на разъяснение содержания и социальной функции магии, т.е. не подменяет религиоведения. Модель телесного движения, порождающего из себя образы и знаки, очерчивает ядро древнейшего психокультурного комплекса, который до сих пор дает основу для массы практик и верований. В их основе - убеждение в способности с помощью всевозможных манипуляций воздействовать на людей и природу... Охотничья магия репетирует появление добычи и овладение ею. Но сводить действо к тренировке невозможно. Магический образ создает «вторую реальность», которая воспринимается как подлинная, первая реальность. События инсценируются, но представляются не как инсценировка, но как подлинные события... Вычленение содержания первичного магического действа приводит к определению древнейшего охотничьего культа - тотемизма. Тотемизм - вера в животных прародителей (в меньшей степени - в растения и силы природы)... Идентификация со зверем у современной личности является патологией, атавизмом, в каменном веке - это норма...
«Ритм общей работы, таинственный успех коллективного труда в области, где индивид бессилен, гипноз толпы - все это, как и многое другое, укрепило веру и непобедимую мощь колдовских заклинаний, церемоний. Как и в развитии языка, главную роль в эволюции магии играло коллективное творчество» (А.Д.Столяр, О генезисе изобразительной деятельности и ее роли в становлении сознания (к постановке проблемы), М, 1972, с.45).
«Речь в своем зачаточном состоянии... еще не стала достаточным для этого средством. Поэтому эмоции выражались на основе более простых, преимущественно доречевых приемов. Таковыми были непроизвольно возникающие элементарные символические действия - примитивное, глубоко чувственное представление, в котором каждый как бы повторно исполнят свою роль в завершившейся борьбе.
Так у туши убитого зверя, обозначившей смысловую цель, зарождалась охотничья пантомима, давшая начало тем основным видом изобразительного и выразительного творчества, которые и в дальнейшем существовали преимущественно слитно, обретая самостоятельность и постепенно дифференцируясь лишь в ходе долгого развития. Любая подобная пантомима - а они были столь же многочисленны, как и повседневные акты охоты, - по-видимому, дублировалась. Второй раз представление повторялось и информационных целях, когда охотники с добычей возвращались на стойбище, и здесь надо было наглядно, с помощью атрибутов зверя «рассказать» о случившемся.
Эти непосредственные последствия конкретно-чувственного вида труда, повторяясь из поколения в поколение и становясь традиционными, положили начало особой линии развития. Они позволили качественно обогащающемуся первобытному сознанию решить следующую вставшую перед ним задачу, а именно записать наипростейшим способом складывавшиеся темы-доминанты, общественно закрепить и увековечить их» (А.Д.Столяр, там же)...
Доисторическая магия окутывает традицию длинной в десятки тысяч лет... Магия, по-видимому, единственная психокультурная система, основанная на высвобождении телесной спонтанности из-под контроля социальной нормы и сознания. Магические заклинания повелительны и непонятны, они вводят участников, в том числе самого заклинателя, в транс. Звуки как бы само произносятся гортанью, движения как бы сами производятся телом. Магический ритуал как бы копирует настоящее действие, но с точки зрения рассудка это бессмысленное действие. Цель присутствует, но тут же, будто в забытьи, перекидывается в фазу исполнения. Движение осуществляется без привычного нам участия сознания, тело, как в гипнозе (а часто именно в нем), делает то, что ему задано, но попадая в «иллюзорную реальность», которую само оснащает эмоциями и образами» (В.Шкуратов, сс. 95-96).
В начале позднего каменного века появляются символы коллективного бессознательного, так называемые архетипы (наскальные рисунки) - аксессуары ритуала. Уже упоминавшихся нами психолог-аналитик Юнг определяет их как «диспозиции и энергетические центры, образующие коллективного бессознательного, весьма близкие мифу» (В.Шкуратов, с.230). «У всех известных этнографии первобытных народов ритуал так или иначе слит с мифом. Миф можно рассматривать как объяснение, сценарий ритуального действия. При возникновении символической деятельности в нижнем палеолите навыки дискурсивного (рассуждающего) мышления и сюжетосложения были, видимо, слабыми. Это и дает основание утверждать, что пещерные изображения и символы были «заготовками», из которых потом сложилась связанная, сюжетно и логически упорядоченная картина мира...» (В.Шкуратов, с.99).
Таким образом, мы вплотную подошли к понятию «миф» - идеологической основе крестьянской цивилизации, как бы выросшему из магии и являющемуся его неразрывной частью, это своего рода мышление, язык, уникальное явление первобытной культуры, дописьменная ментальность, которая воплощена в богатых знаковых системах устной коммуникации. Миф прочно связан с современностью: «Исчезнуть из человеческого обихода миф не может, так как всегда сохраняется его основа: кровнородственные отношения между людьми, быт, образное отражение мира, метафорический язык, иначе говоря, самовосприятие человека как биологического существа в обществе символическими средствами культуры» (В.Шкуратов, с.102).
Миф как дописьменная ментальность.
Люди, живущие в окружении питающей природы, определяют себя и свой мир посредством символизирования процессов роста и размножения. Мировоззрение зрелой первобытности представлено мифом. Слово «миф» означает повествование, слово, речение. Отдельные рассказы организованы в систему жизненных представлений народа или эпохи - в мифологию. В европейской науке существует много теорий мифа. Историческая психология трактует это явление как сложное, развивающееся и неоднородное, она «пробует постичь первобытный миф как дописьменную ментальность, которая воплощена в богатых знаковых системах устной коммуникации» (В. Шкуратов, с.102). «В трактовке мифа необходимо избегать крайностей: полной биологизации или полной социологизации (или текстуализации). Разумеется дописьменный миф невозможно представить вне проявлений тела: моторных, органических, эвокативных. Здесь под слоем звуковой моторики (а миф есть вовлечение тела в действие произнесения) угадывается еще более древний пласт совсем уже нечленораздельной или молчаливой моторики. Воспоминание этой своей старины миф хранит, и к такой изначальности относится магия...
Мифическая выразительная система представляет свой мир опосредованно - словами, но только словами не может. Образ, который в магии еще предметен, и слово, которое в магии еще в значительной степени сигнально, уже углубились, интериоризовались, осмыслились. С одной стороны, они вовлеклись в самостоятельную вербальную сеть густейшей ассоциативности, с другой - интериоризовались в сознание и стали организаторами психической жизни. Словесно-пластические образы проникли в бессознательное и переплели нить рассказа ответами тела, делая сюжет для слушателей своим до органических судорог... Значение слова здесь совершенно буквально подкрепляется образом. Образность слова присутствует еще прямо, без всяких затей: двусторонняя сущность словесного образа еще не скрыта за поверхностью письменного текста, значение проявляется как ряд метафор.
Если положить слова исполнения на бумагу, то возникнет литературная мифология; если попробовать оставить слово в «чистом», невоплощенном виде, то получится ассоциативный эксперимент потока сознания (как у шизофреника). Настоящий первобытный миф сливает то и другое в подобие связного текста дописьменной непосредственной коммуникации» (В.Шкуратов, с.104)
В тексте мифа последовательность повествования опирается на образ, хотя и тормозится им. Слушатель мифа не только следует за сюжетом, он еще и создает для себя картины происходящего. В описании французского этнолога Леви-Строса, который занимался изучением первобытной мифологии, строение мифа приближается к музыкальному произведению, который можно слушать по горизонтали - в реальном времени рассказа, и по вертикали - как повторение изолированных тем. Образы мифа не только музыкальны, но и визуальны. Р.Барт, этнолог, занимающийся современной обыденной мифологией, называет миф «кражей языка». Этим он хотел сказать, что дологическое познание заменяет объяснение изображением, и это мы в полной мере можем отнести и к первобытному мифу.
Миф рассказывается, танцуется, поется; его участники связаны высокой степенью телесного взаимопонимания, им не нужно много слов для описания своих совместных видений. Это - частный опыт в том смысле, что он не закрепляется в словах и на бумаге, но закрепление и необязательно там, где люди постоянно практикуют совместные действия.
К. Леви-Строс обнаруживает рисунок объективной мысли в структуре мифа, но миф - это мысль, которая мыслит человеком, не человек, который мыслит мифами (теория онтомышления): «мир за тысячи, миллионы, миллиарды лет не делал ничего другого, кроме того, что соответствовал обширной мифологической системе» (К.Леви-Строс, 1978\В.Шкуратов, с. 254).
Мифологическое мышление часто олицетворяет интеллектуальный склад доистории. Это происходит потому, что миф - центр ее духовной организации и по каналам исторической памяти из дописьменного прошлого нам передались именно мифы. Иной духовный опыт оттуда или мифологизировался, или не дошел вовсе.
Миф Леви-Строс причисляет к мыслительным формам. Посредством истории людей, а также всего, что их окружает, миф излагает туземные концепции мироздания и заодно демонстрирует способность мысли к обобщениям без помощи понятий, одними комбинациями образов. Так же строятся и дописьменные, весьма сложные классификации, которые Леви-Строс описал в книгах о тотемизме и первобытном мышлении. Мифологический ум - не индивидуальный, а коллективный, он основан на информационном коде, общем для природы, общества и психики